Я, признаться, прежде не учитывал того факта, что у многопишущего поэта, каким является Борис Григорьевич, вычленить его сердцевину, тут, как у пальмы, сердцевина - тонкий стержень, вкусный и ценный, окружён слоями луба, до которого добираться и добираться.
Я, хоть и постулировал этот журнал, как Место, Где говорят Правду, признаться, принялся грызть Бориса Херсонского за его вероисповедание, не добравшись до этой седцевины. Авода зора, вот что я там увидел, и ошибся. Нет. Нужно было больше копать, и не видеть там "классового врага" или "изменника", а видеть только поэта. Потому что всё другое - несправедливо.
Опять же, когда заканчивается эта долгая месса, когда отчитаны все тропари и никакая икона не обошлась без свечки, тут автор переводит дух, и говорит своим истинным поэтическим голосом - а это живой голос, сильный и настоящий. Чистый голос.
Возвращается ветер на круги своя,
а они не свои, а - чужие.
В отчужденье застыли родные края,
не свои, сколько здесь не кружи, и
круг уж больше не круг. а скорее овал,
и течение рек изменилось.
Ветер думает: долго я здесь не бывал,
и зачем же, скажите на милость,
я вернулся? Скорее, назад, на восток!
Ничего уже вновь не начнется.
И не дрогнет в безветрии мелкий листок,
и тончайшая ветвь - не качнется.
